В мышеловке - Страница 44

К оглавлению

Джик взял ключи от наших номеров.

- Никаких писем, - объявил он. - И вроде бы здесь не соскучились без нас.

- Очень мило.

- Тодд, - объявила Сара, - мы хотим заказать в номер что-нибудь поесть. Вы зайдете к нам?

Я кивнул, мы поднялись к ним в номер и молча поели, подавленные общей усталостью.

- Спокойной ночи. - Я встал и направился к двери. - И спасибо за все.

- Благодарить будете завтра, - сказала Сара.

Ночь прошла. Как бы то ни было, но она прошла.

Утром я попытался одной рукой побриться и вымыть незабинтованные места. Потом пришел Джик и настоял, что поможет мне завязать галстук. Я открыл ему дверь в трусах и халате, и, когда снял халат, Джик воскликнул:

- Господи боже всемогущий, на тебе живого места нет, все синее и поцарапанное.

- С таким же успехом я мог приземлиться и на лицо.

- Господи. - Джик задумчиво уставился на меня.

- Помоги мне снять бинты.

- Даже и не дотронусь.

- Перестань, Джик. Развяжи эту повязку. Они спеленали меня, как младенца. Под ней невыносимый зуд, и я забыл, как выглядит моя левая рука.

Кляня меня, судьбу и врачей, Джик развязал повязку, мастерски сделанную в больнице Элайс-Спрингс. Внешняя часть повязки, большой крепкий кусок полотна, скрепленный зажимами, поддерживал левый локоть так, чтобы рука, прибинтованная наискосок через грудь к правому плечу, оставалась неподвижной. Под внешней повязкой система бинтов закрепляла руку в таком положении. Другая повязка стягивала сломанные ребра. Джик осторожно осмотрел рану под левым плечом, на которой темнел противно выглядевший шов.

- Черт возьми, ты содрал почти всю кожу с левой стороны! - воскликнул он. - Там целых четыре шва.

- Забинтуй их снова.

- Не беспокойся, старина, все забинтую.

Еще три раны, две на бедре и одну небольшую под коленом, все зашитые и заклеенные пластырем, мы трогать не стали.

- Что пациент не видит, то его и не беспокоит, - заметил Джик. - Чего еще ты хочешь?

- Развяжи мне руку.

- А если ты снова упадешь?

- Рискнем.

Он засмеялся и снял еще одну серию бинтов и зажимов. Я пошевелил левой рукой и выпрямил локоть. Ничего не случилось. Мурашки пробежали по руке и спустились вниз до самых пяток.

- Зря сняли повязку, - решил Джик.

- Ничего, это только мышцы. Реакция на неподвижное положение.

- Что теперь?

Мы соорудили другую, более простую повязку. Она поддерживала локоть, но я не чувствовал себя будто в железном корсете, мог легко шевелить кистью и вынуть всю руку, если понадобится.

- Вот и прекрасно, - сказал я.

В десять тридцать мы встретились внизу в холле.

Вокруг нас взволнованная атмосфера ожидания, прогнозы, кто победит и кто будет угощать друзей, Празднуя победу. В дальнем конце холла отель приготовил для своих гостей фонтаны шампанского. Глаза у Джика засияли, и он решил, что такую прекрасную возможность грех было бы упустить.

- Бесплатная выпивка, - благоговейно произнес Джик, подставляя бокал под нежную золотистую струю и глядя, как подпрыгивают вырвавшиеся из бутылки обильные пузырьки. - Совсем неплохо, - оценил он, попробовав, и поднял бокал. - За искусство, боже, сохрани его Душу.

- Жизнь коротка, искусство бесконечно, - сказал я.

- Мне это не нравится. - Сара окинула меня тяжелым взглядом.

- Это любимые слова Альфреда Маннингса. И не беспокойся, любовь моя, он прожил больше восьмидесяти лет.

- Надеюсь, ты тоже проживешь.

Я допил свой бокал. На Саре было кремовое платье с золотыми пуговицами, хорошо сшитое и немного строгое. Выражение лица воинственное, как и подобает бойцу на передовой линии фронта.

- Не забудьте, - напомнил я, - если увидите Уэксфорда или Зеленна, убедитесь, что они тоже вас видят.

- Дайте мне еще раз взглянуть на их лица, - попросила Сара.

Я вынул из кармана маленький блокнот для набросков и передал ей, хотя она вчера весь вечер за ужином изучала их лица.

- Если они похожи на эти портреты, - вздохнула она, - наверно, я узнаю их. Можно, я возьму рисунки с собой? - Она положила блокнот в сумочку.

- Отдай Тодду должное, - засмеялся Джик. - Он умеет схватить сходство. Конечно, у него нет воображения. Он рисует только то, что видит. - Как обычно, в его голосе звучало искреннее презрение.

- Вы не сердитесь, Тодд, что Джик говорит такие ужасные вещи о вашей работе? - спросила Сара.

- Зато я точно знаю, что он думает о ней, - улыбнулся я.

- Если тебе от этого станет легче, - обратился Джик к жене, - я скажу, ведь Тодд был звездой нашего курса. Конечно, в художественной школе ничего не понимали в искусстве.

- Вы оба сумасшедшие.

Я посмотрел на часы. Мы допили шампанское и поставили бокалы.

- Поставьте за меня на победителя, - попросил я Сару, целуя в щеку.

- Удача может изменить вам.

- Поставьте на номер одиннадцать, - усмехнулся я.

Глаза у Сары потемнели от плохих предчувствий. Борода Джика торчала под углом «плохая погода», он тоже предвидел шторм.

- Ну, пора, - весело сказал я. - Увидимся позже.

Я проводил их глазами до двери. Хорошо бы нам всем оказаться подальше от Мельбурнского Кубка, и чтобы день был самый обыкновенный. Больше всего на свете я хотел бы не делать работу, которая предстояла. Интересно, другие тоже дрожат перед выполнением задачи, которую сами себе поставили, тоже мечтают о том, чтобы она никогда не приходила им в голову? По-моему, начало всегда хуже всего. Когда человек уже включился, он вынужден продолжать. Но если есть время отступить, отменить, переиграть, то искушение отказаться от задуманного деморализует.

Зачем карабкаться на Эверест, когда можно полежать на солнце, выставив пятки к небу?