А почему бы не нарисовать посетителя скачек, играющего на трубе в грозу, мелькнула мысль. Это было бы символично даже для Джика.
Мои друзья погрузились в оценку участников первого заезда. Оказывается, Сара разделяла с мужем страсть к пари, хотя ни в чем не соглашалась с ним.
- В Рэндуике на прошлой неделе грунт был мягкий. Но и здесь после таких дождей почва раскисла. А он любит твердую дорожку.
- В Рэндуике Бойблю обставил его, а Бойблю тащился в хвосте на Кубке Колфилда.
- Тебе лишь бы выставить свое глупое «я», - высокомерно фыркнула Сара. - Но для Грейпвайна почва слишком мягкая.
- Хочешь сделать ставку? - спросил у меня Джик.
- Я не знаю лошадей.
- Будто это имеет значение.
- Верно. - Я посмотрел в программу дня. - Два доллара на Дженерейтора.
- Почему? - Они оба удивленно посмотрели на меня.
- Когда сомневаюсь, всегда ставлю на номер одиннадцать. Однажды я чуть ли не единственный поставил на номер одиннадцать, а он выиграл.
Они поцокали языками и поохали, а потом сказали, что я могу подарить свои два доллара букмекерам или ГАТ.
- Кому? - переспросил я.
- Главному агентству тотализаторов.
Букмекеров, на мой взгляд, было чуть ли не больше, чем зрителей. Но все столы, где принимали ставки, подчинялись Главному агентству, которое, похоже, снимало сливки со скачек. Мельбурнский Кубок - соревнования богатые, солидные и процветающие. Гордость Австралии, сообщил Джик.
Мы выбрали лошадей, заплатили деньги, и Дженерейтор выиграл один к двадцати пяти.
- Новичкам всегда везет, - вздохнула Сара.
- Тодд не новичок, - засмеялся Джик. - Он еще в первом классе убегал с уроков, чтобы галопировать рядом с лошадью.
Они порвали свои квитанции, не получив ничего, и принялись обсуждать участников второго заезда. Я поставил четыре доллара на номер первый.
- Почему?
- Цифра одиннадцать состоит из двух единиц.
- Боже мой, вы тоже не лучше Джика! - вскинула брови Сара.
Самое агрессивное облако разразилось дождем, но совсем небольшая часть зрителей стала искать укрытия.
- Пойдемте, - предложил я, - поднимемся наверх, там сухо.
- Вы идите, - сказала Сара, - а я не могу.
- Почему? - в свою очередь, удивился я.
- Потому что там места только для мужчин.
Я засмеялся, решив, что она шутит. Но оказалось, это не шутка. Совсем не смешно, но факт. Около двух третей сидений на трибунах для членов Жокейского клуба и зрителей с дорогими билетами зарезервировано для мужчин.
- А их жены и девушки? - недоверчиво спросил я.
- Они могут подняться на крышу.
Сара, как австралийка, ничего странного в этом не видела, но для меня и, уверен, для Джика такой порядок выглядел нелепым.
- На большинстве крупных соревнований, - начал Джик, стараясь говорить нейтрально, - мужчины, управляющие австралийскими скачками, сидят в кожаных креслах и через стекло смотрят заезды. Мужчины в ресторанах и барах с пушистыми коврами едят и пьют, как короли. А своим женщинам они оставляют право есть стоя в кафетериях и сидеть на жестких пластмассовых скамейках на открытых трибунах среди остальных зрителей. Австралийцы считают такое поведение вполне нормальным. Все антропологические группы считают самые чудовищные привычки своего племени вполне нормальными.
- Я думал, тебе в Австралии нравится все.
- В мире нет совершенства, - тяжело вздохнул Джик.
- Я промокла, - вмешалась Сара.
Мы спрятались под крышу, где свободно гуляли сквозняки, принося капли дождя, и не было скамеек.
- Не огорчайтесь за женщин, - улыбнулась Сара, ее развеселило мое сочувствие прекрасной половине Австралии. - Я привыкла.
- А я слышал, что страна много сделала в смысле равенства для всех.
- Только для половины населения, - поправил меня Джик.
Из нашего гнезда был прекрасно виден весь ипподром. Сара и Джик криками подбадривали лошадей, на которых сделали ставки, но номер первый на два корпуса опередил всех, и я выиграл восемь к одному.
- Это возмутительно. - Сара сердито порвала очередные билеты тотализатора. - На кого вы собираетесь поставить в третьем заезде?
- Я не буду смотреть с вами третий заезд. У меня встреча с человеком, который знает Дональда.
- Расследование… продолжается… - Сара легко восприняла новость, я понял это по улыбке.
- Да.
- Та-ак. - Она сглотнула и с заметным усилием сказала: - Ну что ж… Желаю удачи.
- Вы замечательная девушка.
В ее взгляде отразились удивление и подозрение, не иронизирую ли я, но отчасти и удовольствие. Меня насмешила такая мгновенная смена выражений, и, улыбаясь, я отправился к месту свидания с Хадсоном Тейлором.
Прямо напротив дорожки, ведущей от площадки, где седлают лошадей, к парадному кругу, продолговатая лужайка для членов Жокейского клуба закруглялась, и там напротив парадного круга меня собирался найти Хадсон Тейлор.
Дождь почти перестал, полезная новость для моего костюма. Я добрался до условленного места и стоял там, любуясь искрящимися от капель, ярко красными цветами на длинной клумбе, отделявшей лужайку от ограждения парадного круга. Кадмиевый красный смешивался с ослепительно ярким оранжевым и таким же ослепительно белым, и, может быть, природа добавила мазок или два дорогой киновари…
- Чарльз Тодд?
- Да… Мистер Тейлор?
- Хадсон. Рад познакомиться. - Он протянул руку. Пожатие сухое и твердое. Ближе к пятидесяти, среднего роста, хорошо сложен, с живыми, чуть печальными глазами, внешние уголки которых опущены вниз. Он принадлежал к тем немногим, кто пришел на скачки в костюме для утренних деловых встреч, но носил его с такой непринужденностью, будто это свитер и джинсы.