В мышеловке - Страница 10

Когда Дональд спал, я рисовал. Обе картины. Печальный пейзаж не был больше печальным, а просто октябрьским. В поле за садом стояли три лошади, и одна из них щипала траву. Живописью такого рода я зарабатывал на жизнь. Вероятно, вполне удовлетворительная работа, а в рисовании лошадей меня вообще считали мастером. Такие пейзажи хорошо продавались, и в обычных обстоятельствах мой производственный цикл длился десять дней, и я выпускал товар, в котором только техника и ни капли души.

Портрет Реджины был лучшей работой, какую я сделал за последние месяцы. Она смеялась на холсте, веселая и счастливая - живая, или, по крайней мере, мне так казалось. Часто картины меняются, пока художник работает над ними, и в моем сознании день ото дня видение холста менялось. Кухня отходила на задний план, становилась темнее и не такой четкой, а центром теперь была яркая, сияющая Реджина. По-прежнему можно было догадаться, что она занята готовкой, но главной стала девушка, а не то, чем она занимается. В конце концов я решил нарисовать кухню только как впечатление, а девушка, которой уже не было, стала живой реальностью.

Если я не рисовал, то прятал картину в чемодан, потому что не хотел, чтобы Дональд неожиданно увидел лицо Реджины.

В среду вечером он спустился в кухню в домашнем халате, шатаясь от слабости, но пытаясь улыбаться и делать вид, будто пришел в себя. Он сел, выпил виски, наконец купленное в тот день, и стал наблюдать, как я мою кисти и чищу палитру.

- Ты всегда такой аккуратный, - заметил он.

- Краски штука очень дорогая.

Дрожащей от слабости рукой он показал на пейзаж с лошадьми, сохший на мольберте:

- Сколько стоит сделать такую картину?

- Исходные материалы около десяти фунтов. Отопление, свет, налоги, плата за квартиру, еда, виски, общая нагрузка на нервную систему - вот примерно та сумма, которую я мог бы заработать за неделю, если бы попрощался с живописью и вернулся к прежней профессии - продавать дома.

- Совсем немало, - серьезно сказал Дон.

- Я не жалею, - улыбнулся я.

- Да, я вижу.

Я вымыл кисти мылом, потом в теплой проточной воде из-под крана, стряхнул воду и поставил в кувшин сушиться. Хорошие кисти так же дороги, как и краски.

- После того как перерыли все бухгалтерские документы в офисе, - неожиданно заговорил Дональд, - они повезли меня в полицейский участок и пытались доказать, что на самом деле я убил ее сам.

- Не могу поверить!

- Они утверждали, что я вернулся домой во время ленча и сделал это. По их расчетам, времени бы хватило.

Взяв со стола виски, я налил большую порцию в стакан и добавил лед.

- Они, наверно, спятили, - сказал я.

- Кроме Фроста, там был еще один. Суперинтендант. По-моему, его фамилия Уолл. Худой мужчина со злыми глазами. Он ни разу не моргнул. Вытаращил глаза и повторял снова и снова, что мне пришлось ее убить: дескать, она вернулась домой и увидела организованный мной грабеж.

- Ради бога! - возмущенно воскликнул я. - Они забыли, что до половины третьего она не выходила из цветочного магазина.

- Теперь девушка из цветочного магазина говорит, что она точно до минуты не помнит, когда Реджина уехала. Помнит только, что вскоре после ленча. А я вернулся из кафе в офис около трех: поздно пошел на ленч, потому что все утро занимался с клиентом… - Дональд замолчал и схватился за стакан с виски, словно искал в нем поддержки. - Не могу передать тебе, как это было ужасно.

Равнодушие полиции, выдвинувшей такое дурацкое подозрение, по-моему, еще ухудшило его состояние.

- Они заявили, - добавил он, - что восемьдесят процентов убийств замужних женщин совершено их мужьями.

Эти цифры Фрост повторял мне раз двадцать.

- Они позволили мне вернуться домой, но не думаю… - Голос у него дрогнул, Дональд сглотнул, явно стараясь сохранить так тяжело давшееся ему спокойствие. - Не думаю, что они отстанут от меня.

Прошло всего пять дней с того момента, когда он вернулся домой и нашел Реджину убитой. На его разум обрушился страшный удар, и после этого еще пытка обвинением в убийстве, истощавшая его эмоциональные резервы. Пытка в таких обстоятельствах, когда обычная человечность предполагает доброту и сострадательную помощь. Просто чудо, что он еще не сошел с ума.

- А что они сделали, чтобы поймать воров? - спросил я.

- Не уверен, что они даже пытались. - Дональд слабо улыбнулся.

- Но ведь должны.

- Наверно, должны. Но они ничего не сказали. - Он отпил немного виски. - Понимаешь, ирония в том, что я всегда с уважением относился к полиции. Я не представлял, что они могут быть… такими, какие они есть.

Полиция в затруднительном положении, подумал я. Или они взваливают на человека подозрение, надеясь, что он сломается и все расскажет, или они задают вежливые вопросы и топчутся на месте. И получается, что единственный эффективный метод, каким они располагают, ведет к тому, что невинный страдает больше, чем виновный.

- Не вижу конца, - вздохнул Дональд. - Не вижу, чем это может кончиться.

До середины пятницы полиция приезжала еще дважды, но нарастание агонии в моем кузене вроде бы замедлилось. Он был по-прежнему страшно истощен, апатичен и напоминал сероватый дым, но создавалось впечатление, что он уже впитал выпавшее на его долю страдание и может поглотить еще немного. Тем не менее Фрост и его начальник сообщили, что расследование дальше пойдет без участия Дональда, а его больше беспокоить не будут.

- Ведь ты собирался рисовать чью-то лошадь? - неожиданно спросил Дональд, когда мы готовили ленч.

- Я сообщил, что приеду позже.

- Когда я просил тебя остаться у нас подольше, помню, ты говорил, что сможешь побыть до очередного заказа. - Дональд немного подумал. - До вторника. Тебя ждали в Йоркшире во вторник.