В мышеловке - Страница 7

- У вашего кузена финансовые трудности?

Теперь я уже знал его метод поймать человека на слове, когда тот не начеку.

- Не думаю, - не спеша ответил я. - Вам лучше спросить у него.

- Обязательно спрошу, сэр. - Он впился взглядом ищейки мне в лицо, и я невозмутимо выдержал его взгляд. - Что вы знаете?

- Только одно - у полиции мания подозрительности, - спокойно ответил я.

Он не обратил внимания на мои слова.

- У мистера Стюарта неприятности в его бизнесе?

- Он никогда не жаловался.

- В наши дни многие некрупные компании приходят к банкротству.

- Да, я слышал.

- Из-за высоких налогов и замедленного оборота средств.

- Ничем не могу помочь вам. Видимо, лучше посмотреть финансовые отчеты компании.

- Обязательно посмотрим, сэр.

- Но даже если фирма на пороге банкротства, это еще не значит, что Дональд подстроил ограбление собственного дома.

- Так бывало, сэр, - сухо заметил Фрост.

- Если бы он нуждался в деньгах, он бы просто продал что-нибудь из антиквариата, -- напомнил я инспектору.

- Может быть, он и продал. Некоторые вещи. Большинство из них.

Я набрал побольше воздуха, медленно выдохнул и ничего не сказал.

- Допустим, вино, сэр. Как вы сказали, чтобы его вынести, надо очень много времени.

- Его фирма - компания с ограниченной ответственностью. Если она разорится, его дом и личные деньги не пострадают.

- Вы хорошо разбираетесь в таких делах, не правда ли?

- Я живу в мире, - равнодушно ответил я.

- Я считал, что художники - люди не от мира сего.

- Да, некоторые не от мира сего.

Он смотрел на меня, сощурив глаза, словно прикидывая, каким образом я помогал Дональду нанимать воров для ограбления его собственного дома.

- Мой кузен Дональд честный человек, - мягко проговорил я.

- Это слово вышло из употребления.

- А в нем такой глубокий смысл.

Фрост не считал нужным скрывать, что не верит ни мне, ни Дональду. Он слишком часто сталкивался с мошенниками и жуликами, изо дня в день, всю свою трудовую жизнь.

Дональд, опасливо оглядывая холл, спустился вниз, и Фрост моментально повел его в кухню для очередного разговора с глазу на глаз. У меня мелькнула мысль: если Фрост приготовил для него такие же ядовитые вопросы, как для меня, то бедному Дональду придется нелегко. Пока они разговаривали, я бесцельно слонялся по дому, открывая двери кладовок и шкафов, натыкаясь на скрытые от посторонних глаз детали жизни кузена.

Или он, или Реджина держали в доме запас пустых коробок - десятки картонных ящиков всех размеров и очертаний, сложенных рядами в кладовках или в шкафах, от коричневых хозяйственных до маленьких подарочных, обтянутых разноцветной бумагой или фольгой. Видимо, их не выбрасывали, надеясь использовать в будущем или жалея расстаться с красивой вещицей. Большинство из них грабители открывали, но некоторые сбросили на пол неоткрытыми. Наверно, эти ящики принесли грабителям большое разочарование, подумал я.

Не заглянули они и в большой солярий, где было несколько антикварных вещиц, но никаких картин. Я сел в плетеное бамбуковое кресло среди горшков с цветами и ползучими растениями и стал смотреть, как ветер пригибает в саду деревья. Сухие листья, будто желтый душ, слетали с веток, и несколько поздних роз прижимались поникшими головками к холодной земле.

Ненавижу осень. Время меланхолии, время умирания. Каждый год мое настроение падает вместе с мокрыми листьями, и я оживаю только с первыми зимними морозами. Психиатрическая статистика показывает, что самый высокий уровень самоубийств приходится на весну. Мне это совершенно непонятно. Если я когда-нибудь прыгну со скалы в море, это случится в гнетущие месяцы засыпания природы.

Солярий был серым и холодным. В это воскресенье солнце так и не прорвалось сквозь облака.

Поднявшись в спальню, я нашел свой чемодан и принес его вниз. За годы бродяжничества я поменял местами традиционный багаж художника: в чемодане я держал инструменты своей профессии, а в сумке белье и одежду. Мне пришлось дополнить внутри большой жесткий чемодан петлями и зажимами и фактически превратить его в переносную студию, и теперь в нем вместе с кистями и красками хранились легкий складной металлический мольберт, в небьющихся бутылках льняное масло и скипидар, подставка, в которой четыре мокрые кисти не касаются друг друга. Еще чемодан вмещал большую коробку с тряпками, запыленные холсты и довольно большой сосуд со спиртом - все необходимое для того, чтобы инструменты хранились в чистоте и порядке. Превращение чемодана в студию стоило мне многих несъеденных сандвичей, зато потом сэкономило немало времени.

Я поставил мольберт, пристроил палитру и на холсте среднего размера принялся рисовать меланхолический пейзаж, сад Дональда, как я его видел, а за ним в глубине голые поля и мрачные леса. Не обычный мой жанр живописи, и, если быть честным, не та живопись, о которой заголовки в газетах вспоминают и через сто лет. Но, по крайней мере, мне было что делать. Становилось холоднее, но я работал не переставая, пока заморозивший нас Фрост* не уехал. Больше он со мной не разговаривал и ушел не попрощавшись, решительно закрыв дверь. Его целеустремленные шаги проскрипели по дорожке сада.

* Здесь игра слов. Фрост - frost (англ.) - мороз. (Прим. ред.)

В теплой кухне я нашел растерзанного на клочки Дональда. Он сидел, уперев локти в стол и спрятав в ладони лицо. Можно рисовать картину «Абсолютное отчаяние». Услышав, как я вошел, он медленно поднял голову, внезапно постаревший, с глубокими морщинами на липе.

- Знаешь, что он думает? - спросил Дональд.